Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков - Уилл Селф

В зеркале заднего вида Билл увидел, как Марк поправил рюкзак и направился к станции. Только когда он уже был на М74 и быстро ехал на юг, Билл задумался, что бы мог пытаться сказать ему автостопщик.

Еда? Да кому она нужна. От нее только срешь больше во время этих сидячих миграций. Лучше даже не заморачиваться. И о сне лучше тоже не думать. Плакаты, проскакивающие на уже размытой периферии зрения:

О...Т...Д...О...Х...Н...И...

У..С...Т...А...Л...О...С...Т...Ь У..Б...И...В...А...Е...Т.

Да и каким был бы этот отдых? Билл уже это пробовал — лежа на руле, подобно человеческому мешку безопасности, на стоянке какой-то одинокой заправки. Или в «Велкомд Инн» — семь часов ворочанья на тонких одеялах, затем заварка чая на морозном рассвете, перестановка индивидуальных стаканчиков пастеризованного молока на узкой полке, чтобы затем надеть брюки и куртку и снова сесть за руль.

Нет, никаких остановок — и так уже была незапланированная остановка у миссис Макрей. Но этого и следовало ожидать... к моменту, когда паром «Ола» добрался до Скрабстера, было уже одиннадцать... и не было никакого смысла гнать дальше с этой дикой головной болью... или этой дикой дрожью в руках. Возможно, у него уже возникла дикая дрожь в руках? Билл оторвал одну руку от руля и посмотрел на нее, следя за ее уровнем по сравнению с горизонтом лобового стекла, который за время этих манипуляций успел проглотить сотню метров дороги и кусок склона. Нет, никакой особенной дрожи. Билл пошарил в кармане куртки в поисках еще пары таблеток «про-плюс». Прикурил еще одну сигарету. Нажал на газ, обгоняя грузовик, подрезая фургон в скоростном ряду, разгоняя большую машину до девяноста пяти, почти вплотную прижимаясь к разделительному барьеру. Танцуя, виляя.

Биллу нравился этот отрезок. Скользнуть прочь от Глазго и громыхая нестись к Клайдсдейлу, с закатным солнцем, заглядывающим через плечо, и с открывающимися на юго-западе холмами Эттрикского леса. Так же это был путь в еще одну глушь — Шотландские границы, и было вполне уместно, что ночь здесь должна была встретиться со днем.

Но господи, как же Билл устал! С того момента, как он высадил автостопщика в Мазервелле, вернул его в пучину анонимности, он чувствовал себя не в своей тарелке. Не стоило подбирать автостопщика. Уж он-то точно не оценил этого жеста. Нет, не жеста — настоящего акта альтруизма. Или же автостопщик слишком хорошо его просчитал? Он не был настолько глуп. Он действительно был глубоко оскорблен расспросами и решил не сообщать ни капли правды — навешал Биллу лапши на уши. «Глубоко оскорблен»! Что за кретинское выражение. Билл посмеялся над этой глупостью, а затем постарался проехать еще немного на собственном чувстве юмора. Попытался представить, что он весел и под кайфом. Не получилось.

Тьма поднималась с дороги; на западе она сочилась из долин. Билл включил фары на полную мощность. Мне будет уютно в моем маленьком туннельчике, пошутил он. Он остановился у миссис Макрей, потому что спивается. По большому счету, он отправился в Оркни на этот раз, потому что спивается. Ему не нравится временно замещать других — но ни на какую другую работу он не способен. Уже не способен. Он знал, что глубоко оскорбило его — сам Билл. Его глубоко оскорбляла активная живучесть его ногтей. Они продолжали расти несмотря ни на что. Даже сейчас, на каждом бледном пальце, обнимающем руль, располагался крохотный полумесяц новой жизни... и новой грязи. Только что-то крайне тупое, вроде ногтей, может продолжать жить в таких адских условиях. Взять, к примеру, кожу. Взять кожу на лодыжках Билла — как он и делал. Билл чесал, дергал и даже гладил изъязвленную кожу лодыжек, и в награду она щедро гноилась. Вот вам кожа — очень умная вещь. Не растет после смерти, не то что волосы или ногти.

У автостопщика эта информация была закодирована в самом его болезненном, измученном алкоголем теле. В этом они были схожи - и, возможно, во многом другом тоже. Билл подумал, каким удобным, каким надежным было его отрицание собственных проблем с алкоголем — словно удобный передвижной бастион, который он мог поставить перед любым из темных коридоров, ведущих прочь из самосознания. Этот автостопщик... Не стоило Биллу его подбирать. Он нарушил ритм путешествия; из-за него Билл опоздал. Он напортачил с бастионами. Ха! Опоздал на собственные похороны. Нет — на собственную кремацию. На Хуплейн, напротив магазина «Экспресс дэри». В детстве Билл думал, что все умирают там, что всех сжигают там — в крематории «Голдерс Грин» — и их души растворяются в сером небе угольным дымом из кирпично-красной трубы. Теперь Билл знал, что все так и есть.

И теперь, в копящемся мраке, он чувствовал себя выбитым из колеи. Его способ оставаться в мире с собой зависел от тщательно проработанных переходов от одиночества к пребыванию среди других. Именно поэтому — миссис Макрей, которая, разумеется, не в счет. И именно поэтому — Энтони Бом, не представляющий никакой угрозы ни для кого; в последнюю очередь — со своей опухшей печенью, практически подпирающей барную стойку, — для Билла или любого другого врача, не чуждого психологии.

Встреча с автостопщиком заставила Билла поменять свою точку зрения. Мысленно он критиковал автостопщика за его склонность к насилию — но из чего состояло это насилие? Он знал, из чего — из полос ночной дороги, вздымающихся, падающих и поднимающихся снова; из заунывной песни эмоциональной травмы. Он знал об этом все, точно так же, как знал все о стиле жизни серийной, параллельной полигамии. Нет, не надо прикидываться, нужно называть вещи своими именами. Он трахал все, что движется. Хватал член и засаживал куда придется. В феллиниевском преображении замка Данробин дело было не просто в вое проституток — вся эта эмоциональная Утопия, вся эта фантазия была именно фантазией — и не более.

Жизнь Билла была теперь — и он понял это, шаря в темноте в поисках бутылки, пока седан летел через развязку и на А74 — основана, установлена на исключении. Каждое истерическое уклонение, все эти ночные посиделки с бутылкой виски, пока не появлялся опухший мистер Блабби, пьяный джинн из бутылки — все это всплывало в его памяти. Он сделал глоток и, торопясь поднять и опустить бутылку, не бросая при этом руля, пролил несколько щедрых капель себе на грудь. Он устал — и да, пожалуй, стоило себе в этом признаться — немного пьян.

Нет времени обращать на это внимание. Вжать голову, очистить мозги, ехать и не думать ни о чем. Настроиться на музыку — не обращать внимания на вопли Фурий, преследующих, верещащих: «Билл! Билл! Почему ты это сделал/сказал/пошел туда/соврал/вернулся/так со мной обращался?» Он прибавил громкости магнитолы. Разжевал еще одну кофеиновую таблетку, надеясь, что одна только горечь сделает его внимательным. Не получалось. Дорога двоилась. Он потер одной изъязвленной голенью о другую. Пожевал щеку. Ущипнул жировую складку на внутренней стороне бедра наглыми ногтями. Через какое-то время начал хлестать себя по щекам. Сильные оплеухи раскрытой ладонью. Сначала удар левой, потом правой. Левой слева и правой справа. Каждая пощечина даровала ему несколько секунд ясности, еще сотню метров дороги.

И пока большая машина прорезала ночь, пролетая мимо Локерби, игнорируя синие плакаты, гласящие «Родина Карлайла», а затем разгонялась по М6 — которое первые несколько миль было освещено и выглядело как асфальтовый желоб, — Билл потрошил тушу собственной жизни. Вытянул кишки пренебрежения и желчный пузырь презрения; удалил раздутую печень потакания себе и извлек почки цинизма. Он шарил внутри собственного тела, пытаясь найти сердце, — но не мог его отыскать.

Седан несся дальше. Больше не химера, не гибрид человека и машины, а просто автомобиль с потерявшимся где-то внутри призраком. Отчаянно ворошил Билл свои яркие воспоминания — о том, как занимался любовью на природе, о прекрасных холмах, о... своем сыне. Ему сейчас сколько, где-то пять? Не самое умное решение. Откровенно глупое — не видеться с сыном два года. Три года. Три года прошло.

Это было самое хлипкое из обвинений, выдвинутых им против автостопщика, — обвинение в пренебрежении. Билл знал об этом все. Знал о неотвеченных звонках, смятых письмах, порванных открытках. Люди говорят, что не хотят иметь детей, поскольку не хотят груза ответственности. Но если ты не несешь ответственности за них — как ты можешь нести ее за себя?

Где-то сорок минут спустя, у села Шеп в Озерном краю, там где действительно начинало казаться, что М6 неуклонно идет под уклон, к югу, к Лондону, призрак за рулем автомобиля в последний раз бросил долгий взгляд в зеркало заднего вида, чтобы лениво повернуть руль налево и свернуть на несуществующую парковку.

Неисправности в «вольво»-760-турбо: инструкция

...ввиду того, что в вопросах секса никто не говорит правду...